– А зачем?!
«Вот ведь чертёнок!? Вот как без меня придумал!».
Да он бы сам, случись при нём такая оказия, вставил бы в кадр козу! Совсем, как по книге! Как у настоящего Робинзона!
Ещё одна замечательная, но неофициальная, не вошедшая в отчёт фотография: присев, Ализе кормит крохотную козочку молоком из миски.
«Черняночка и беляночка. И обе при этом такие грациозные…».
Запыхавшись на ступеньках, Бориска не выпускал из руки большую столовую ложку.
– Чего ты так радостно смеёшься-то? Это кто? Сын твой, да? Там, на съёмках?
Капитан Глеб нетерпеливо махнул ему и продолжил говорить по телефону.
– Не ври, что это похищение произошло случайно. Да, понимаю.… Слушай, животинку срочно верни на берег, в посёлок, откуда и умыкнул. Купи конфет хозяйке, карамелек хороших… Старушку, кажется, звать Клавдия Егоровна. Да, точно… Ладно, от моего имени. А так ты придумал с козой классно! Видеоряд шикарный получился!
– Чего он там натворил?
Песок в багаже был ни к чему. Глеб обмахнул низ компьютера и застегнул молнию на сумке.
– Не хочет сам объясняться перед владелицей, у которой взял в плен козу. Боится репрессий. Пошли.
Со второго уровня ступенек уже были видны рассевшиеся за столами труженики. Никто ничего не ел, тарелки были ещё дисциплинированно пусты. Немцы держали в руках ложки и краюхи хлеба.
– Как там наш Тайд себя чувствует? Грустит, не заметил?
– Что ещё за Тайд? Откуда он?
Пребывая в хорошем настроении и в приличном аппетите, Глеб бережно хлопнул Бориску по плечу.
– Наш Тайд, чистоплотный который! Тиади! Ты что, не понял?!
– А-а! Не, он не грустит, сидит за столом вместе со всеми.
Под дробный стук ложек и солдатских мисок по деревянному столу капитан Глеб Никитин занял место во главе.
– Тащи котёл поближе! Только не опрокинь.
Бориска руководил, а Хиггинс и Колька подняли от огня на длинной жерди закопченную ёмкость.
– Подставляй тарелки! По очереди – всем хватит!
И зелень на большом жестяном блюде посреди стола тоже вполне прилично выглядела, даже не подвяла за прошедшие полдня.
Глеб предложил самому старшему из присутствующих произнести первый тост. Коллектив начал переглядываться, мало что ещё зная друг о друге. Пришлось помочь. Смущаясь доверием и вкусно кряхтя, поднялся с бревна тот самый, бородатый и тощий немец.
– Господа! Друзья…!
Не дожидаясь даже середины такой великолепной речи, Бадди жадно маханул полстакана водки и замер, выпучив на оратора круглые глазки.
Тот согласился с подобной постановкой вопроса.
– Да, правильно, за нашу встречу!
Гранёные стаканы и эмалированные кружки прозвенели нестройно, но дружно. Маленький ирландец сразу же, в первую секунду торжества, чуть было не подавился большим малосольным огурцом.
– Э-э, нет, приятель! Эту часть нашей тяжёлой жизни фотографировать особо не надо! Совсем скоро она станет ужасно трагичной, и мы не будем выглядеть на снимках осмысленно…
Глеб отвернулся от пристального шведского объектива.
В атмосфере всеобщего ликования и жадного поглощения пищи Бориска вёл себя как-то смущённо.
– Ты же есть хотел?! Чего затих-то?
– Хотел есть, а не пить…
Опять на щеках Бориски выступил почти уже совсем исчезнувший школьный румянец.
– Я не пью водку.
И, не поднимая юных глаз от стола, добавил.
– И вино тоже…
«Ах ты, молодец ты мой, ах, папка-то какой у нас строгий…!».
Не зная пока, как ему поступать в такой деликатной ситуации, капитан Глеб вертел в руке Борискину голубую кружку.
– Я хочу выпить с моим молодым полководцем!
Резво вскочив, с другого конца стола к ним подбежал по залавкам радостный Хиггинс.
– Давай!
Без слов отцы-командиры поняли друг друга.
Бориска увернулся от крупных датских объятий, а Глеб тем временем решительно стукнул чужой кружкой по стакану Хиггинса. Тот немного озадачился.
– А он? Я хочу с ним сейчас выпить!
– Мы спорили утром и он, – Глеб качнул кружку в сторону опешившего Бориски. – Он проиграл мне свой первый дринк! Так ты будешь пить или нет?!
Датчанин согласился выпить и на таких условиях.
– Вот и славненько!
Счастливо спасённый, ещё гуще покраснев, ковырял черенком ложки столовую доску.
– А как же я дальше…?
– Тащи из моего рюкзака бутылку. Только незаметно.
Близость почвенной тверди полностью вернула к жизни богатыря земли голландской господина Николаса. Обернув вокруг крутых бёдер большое полотенце, он с непередаваемым удовольствием разливал из дымящегося котла вкусное варево. Те, кто сидели поближе, протягивали ему миски под уху самостоятельно, дальние вставали и толпились в небольшой беспризорной очереди.
– Вот, принёс.… Ну и как дальше?
Конспиративно приткнувшись почти вплотную к Глебу, Бориска вытащил из-под рубахи бутылку водки.
– А дальше ты, никому не отдавая этот волшебный сосуд, наливаешь себе и пьёшь только из него. Понял?
– Не-а…
– Дружище, ты минералку любишь, лечебную, без газа?
– Люблю. Запивать ей, что ли буду?
Юность никак не хотела перенимать опыт старших поколений.
С брызгами и бульканьем капитан Глеб наполнил из принесённой бутылки кружку Бориски.
– Пей! Пей, давай! Уговаривать его ещё его нужно! Предупреждаю – будет противно!
Преданный всеми и даже человеком, которому он так безгранично доверял, Бориска зажмурился и сделал глоток…
Действительно, было невкусно. Но он заулыбался, облегчённо вздохнул и чрезвычайно тихо прошептал:
– Спасибо, Глеб….
А тот и сам знал, что тёплая минералка, да ещё и налитая в воняющую водкой бутылку – ужасная гадость.
– Давай-ка покушаем, нам силы ещё сегодня пригодятся.
Первый ящик водки расставился по столу как-то ловко и пропорционально. Граждане наливали себе сами, как и принято в приличном западном обществе. Пили, правда, по-нашему, с небольшим нездоровым остервенением, но за качество закуски Глеб Никитин ручался и поэтому особо пока не беспокоился.
Он сильно намазал себе кусок чёрного хлеба сливочным маслом и поднёс ко рту. Помедлил. За его действиями с нехорошей, даже с несколько пренебрежительной гримасой наблюдал скептический О′Салливан.
– Ты не бережешь своё здоровье. Здесь, – он ткнул пальцем в бутерброд. – Здесь у тебя очень значительное количество холестерина.
«Не берегу, говоришь, моё здоровье…. Берегу, ещё как берегу!».
Капитан Глеб подмигнул практическому итальянцу.
– За меня не бойся. Это у меня от нервов такое – переживаю, понимаешь.
С дальнего бревна к ним опять примчался радостный Хиггинс, притащив за собой на хвосте молчаливого шведа.
– Давай, выпьем ещё! Ты замечательный парень, Глеб!
Швед согласно кивнул головой и без спроса наполнил из принесённой с собой бутылки стакан Глеба. До краёв.
Спрятавшись за свою волшебную кружку, Бориска с ужасом смотрел на предстоящую гибель своего боевого командира. Тот ухмыльнулся и подмигнул.
– В бой идут одни старики!
Даже почти немой швед с восхищением вслух вспомнил своих скандинавских богов и чертей, когда Глеб, закусив блестящими зубами прозрачное стекло стакана, в три глотка опустошил его.
– А теперь ушицы! Николас, дай-ка мне еды поболе!
Уха действительно удалась.
И три больших трески были разделаны правильно, по справедливости, каждому досталось по сочному постному куску. И камбалу резали в котёл помельче, она была послаще и нежнее, и рыбьи головы и плавники варились дольше, взвар наверху блестел круглыми толстыми пятнами жира. Лавровым листом скомандовал лично Глеб, три минуты на финише, не более – потом приправу за борт, чтобы кушанье не горчило.
Первый парадокс случился через полчаса.
Водка ещё не окончательно пропала со стола, ухи тоже было почти половина котла, а чёрный хлеб уже кончился! Белые батоны целиком скучали на дальнем подносе, а родная черняшка исчезла со всех тарелок. Бориска полез в машину за резервом.
– Послушай, Глеб, я все время путаю Бадди и Мерфи. Как их различать-то, а то я боюсь чего-нибудь неправильного не тому сказать, а?
В самом деле, шведский профессор и молодой англичанин были очень похожи.
Толстенький краснощёкенький Бадди имел большую розовую лысину на голове. Глазки у него были узенькие как щелочки, а бровей почти совсем не было, отчего лицо его казалось очень весёлым и добрым. Только вот, в отличие от Мерфи, профессору природа подарила сильно крючковатый нос, а у Мерфи был просто тоненький крохотный носик. Англичанин был неспешен, а Бадди всегда стремился одновременно делать несколько дел. При этом все эти свои многочисленные дела Бадди воплощал в жизнь с таким усердием, что пот буквально струился с него, скатываясь ручейками с лысины прямо по щекам и затылку за шиворот. На шее профессора постоянно висело личное розовое полотенце с нарисованными зверюшками. Он то и дело хватал его и одним махом вытирал размокревшую лысину, стараясь захватить при этом и свою толстую шею.
